диплом Драматургия АП Чехова в современном прочтении - Пьеса Иванов (id=idd_1909_0000607)

ОПИСАНИЕ РАБОТЫ:
Предмет:  ЛИТЕРАТУРА
Название: Драматургия АП Чехова в современном прочтении - Пьеса Иванов
Тип:      диплом
Объем:    65 с.
Дата:     16.11.2015
Идентификатор: idd_1909_0000607

ЦЕНА:
2800 руб.
2500
руб.
 
Внимание!!!
Ниже представлен фрагмент данной работы для ознакомления.
Вы можете купить данную работу прямо сейчас!
Нажмите кнопку "Купить" справа.

Оплата онлайн возможна с Яндекс.Кошелька, с банковской карты или со счета мобильного телефона (выберите).
ЕСЛИ такие варианты Вам не удобны - Отправьте нам запрос данной работы, указав свой электронный адрес.
Мы оперативно ответим и предложим Вам более 20 способов оплаты.
Все подробности можно будет обсудить по электронной почте, или в Viber, WhatsApp и т.п.














Драматургия АП Чехова в современном прочтении - Пьеса Иванов (id=idd_1909_0000607) - диплом из нашего Каталога готовых дипломов. Он написан авторами нашей Мастерской дипломов на заказ и успешно защищен! Диплом абсолютно эксклюзивный, нигде в Интернете не засвечен, написан БЕЗ использования общедоступных бесплатных готовых студенческих работ из Интернета! Если Вы ищете уникальную, грамотно и профессионально выполненную дипломную работу - Вы попали по адресу.
Вы можете заказать Диплом Драматургия АП Чехова в современном прочтении - Пьеса Иванов (id=idd_1909_0000607) у нас, написав на адрес ready@diplomashop.ru.
Обращаем ваше внимание на то, что скачать Диплом Драматургия АП Чехова в современном прочтении - Пьеса Иванов (id=idd_1909_0000607) по дисциплине ЛИТЕРАТУРА с сайта нельзя! Здесь представлено лишь несколько первых страниц и содержание этого эксклюзивного диплома, которые позволят Вам ознакомиться с ним. Если Вы хотите купить Диплом Драматургия АП Чехова в современном прочтении - Пьеса Иванов (дисциплина/специальность - ЛИТЕРАТУРА) - пишите.

Фрагмент работы:


«Драматургия А.П. Чехова в современном прочтении. Пьеса «Иванов»»

Содержание


Введение 3
Глава 1. Постмодернистское чеховедение в России 6
1.1. История постмодернистского чеховедения в России 6
1.2. Проблемы постмодернистского чеховедения в России 9
Глава 2. Анализ современных прочтений и постановок «Иванова» 16
2.1. Анализ пьесы «Иванов» в аспекте связи классического произведения с современностью 16
2.2. Особенности постановок «Иванова» разными режиссерами: современные подходы к интерпретации драмы 39
Заключение 59
Список литературы 61

Введение

Актуальность темы дипломной работы определена значительными переменами в нынешней художественной культуре, новыми витками её развития, связанными с кардинальной перестройкой многих сфер жизни. Такой процесс отличается изменением целей, утратой смысла душевных, моральных и эстетических ценностей в искусстве вообще и в литературе, в частности. В данной ситуации особенно остро возникает проблема сохранения оригинальности, уникальности своего социально-культурного пространства, определения приоритетности его ценностей. Безусловной хранительницей моральных ценностей культуры является русская литература 19 века.
Как демонстрирует сегодняшняя практика, вопреки увеличению культурной массовой продукции, люди не потеряли интерес к классике во время явного духовного застоя. Оттого, в настоящих условиях трансформации и пересмотра устоявшихся художественных форм, модификации суждений о показателях художественности, истолкование классики стало особо значимым.
Вопрос современного прочтения классики возникает и может быть решен при исследовании многих произведений 19 века, в том числе и творчестве Чехова. Судьба драматических опытов Чехова в литературе, театре, рецензиях, со всем их жанровым многообразием и оригинальностью была абсолютно разной. Чеховым был создан свой театр, понятый не всеми зрителями и критиками. Особенностью такого «театра настроения» стал драматургический язык, сплетение полунамеков и полутонов. Некоторые считали его пьесы неумелыми, созданными не для сцены, растянутыми, с сумбурными репликами и диалогами, отсутствием достаточности действия, размытостью авторского замысла и т. д. Но позже, разобравшись в новаторских приемах, поменяли свое мнение к Чехову-драматургу. Более чем через полстолетия, в 1974 г. исследовательница драматургии Чехова Т.К. Шах-Азизова писала: «Слишком сложна природа чеховской драмы… Процесс нового прочтения Чехова все еще далеко не исчерпан»
Многие литературоведы считают, что Чехов, как драматург-новатор «начался» с пьесы «Иванов» (1887), которая и на сегодняшний день, т.е. спустя почти два века со дня ее написания, не уходит со сцен столичных и провинциальных театров и порождает бессчетное количество новых интерпретаций произведения, как у режиссеров, так и у критиков.
Практика современного прочтения «Иванова» на сегодняшний день отличается множественными сценическими экспериментами, поисками новых решений, требует осмысления и теоретического анализа. Бывало и такое, что пьесу «осовременивали» в целях «подогнать под политическую ситуацию», пытались приурочить ее к злободневности и к моде. В таких случаях грубо вмешивались в идею и текст автора, переделывая пьесу на новый лад. Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что многосложность и, имеющая важное значение, многозначность текста пьесы «Иванов» предполагает необходимость исследования его прочтения с точки зрения актуальности в сложившемся художественном пространстве.
Цель дипломной работы – провести исследование драматургии А.П. Чехова в современном прочтении на примере пьесы «Иванов».
1. рассмотреть историю постмодернистского чеховедения в России;
2. определить проблемы постмодернистского чеховедения в России;
3. провести анализ пьесы «Иванов» в аспекте связи классического произведения с современностью;
4. выделить особенности постановок «Иванова» разными режиссерами: рассмотреть современные подходы к интерпретации драмы.
Объектом исследования стала драматургия А.П. Чехова в целом и пьеса «Иванов» в частности.
Предмет исследования – современное прочтение пьесы «Иванов».
Многоплановость проблемы толкования классики подразумевает комплексность в изучения данного феномена и обуславливает набор методов при проведении исследования: методы анализа и интерпретации литературного текста и рецензий, методы сравнения и логики.
Дипломная работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.
Глава 1. Постмодернистское чеховедение в России

1.1. История постмодернистского чеховедения в России

За столетие, прошедшее со дня смерти А.П. Чехова, о его творчестве было написано в несколько раз больше, чем он написал за всю свою жизнь. Уже в 80-е годы ХХ в. казалось, что о Чехове сказано все, что можно было сказать. Ведущие отечественные чеховеды подвели итоги, сформулировали те особенности чеховского творчества, которые, с их точки зрения, были самыми значительными. Английский чеховед Д. Рейфилд пришел к выводу: «Чеховедение создало огромный исследовательский корпус. До такой степени мы завалены всевозможными анализами, что после объявления о создании чеховской энциклопедии хочется объявить мораторий на всякое занятие Чеховым. Мы сможем воздержаться от моратория лишь при условии, что появятся оригинальные исследования, способные на углубленное изучение ставших уже банальными вопросов». И в 1990-е годы такие исследования появились, возникли новые тенденции в прочтении Чехова, о чем свидетельствует изданный в Мюнхене в 1997 г. сборник статей «Антон Чехов – философия и религия». А. Криницын утверждает, что сборник статей виднейших чеховедов мира оказался гораздо плодотворнее, чем если бы это была одна монография о чеховской философии, поскольку множественность взглядов на эту проблему соответствует ее многогранности и несводимости в единую систему. Интересен способ мышления и анализа современных исследователей. На протяжении одного доклада ученые выдвигали и тут же сами опровергали несколько интерпретаций того или иного произведения, приходя к выводу, что только таким образом можно проникнуть в замысел автора.
«На мой взгляд,– пишет Криницын,– это является прямым следствием погруженности литературоведения в эпоху постмодернизма. Мы можем заключить: значит, именно сейчас Чехов оказался необыкновенно актуален и интересен, что и объясняет очевидную удачу сборника». В России в начале 1990-х годов появилось молодое поколение чеховедов, тоже явно ориентированное на постмодернистские теории и методы анализа. По мнению В.Пешковой, «постмодернизм – гимн расчеловечиванию человека как можно быстрее и эффективнее». Многие критики сегодня используют слово «постмодернизм» как ругательство, не слишком хорошо зная, что же это за направление в искусстве.
Необходимо при этом отметить ряд особенностей. При кажущемся многообразии упомянутых штудий их объединяет некая общая методологическая база. Практически все они укладываются, на наш взгляд, в концепции постстмодернизма, а точнее в пределы принципов деконструкции, децентрализации и «шизоанализа», сформулированных, прежде всего, в работах Жака Деррида «Письмо и различие» (1967), Жиля Делёза «Анти-Эдип» (1972), а также в других трудах теоретиков этого круга. Как известно, они предлагали отказаться от традиционных представлений о центре каких-либо текстовых структур и оправдывали процесс превращения в смысловой «фокус» (исходя из взглядов интерпретатора) считавшихся периферийными элементов.
Вторая и главная особенность, как представляется, закономерно вытекает из первой. Подавляющее большинство связанных с Чеховым исследований нового формата имели и имеют скандальный характер, что даже в первом приближении вызывает по меньшей мере ряд вопросов.
Признают или не признают это А.В. Кубасов, Р.Е. Лапушин, А.Д. Степанов, А. Щербенок и др., но их новая интерпретация творчества Чехова во многом обусловлена погруженностью в постмодернистское литературоведение.
Результаты дискуссии могли бы стать и серьезным аргументом в современных прениях по поводу постмодернистского подхода к завещанию русской классики (в том числе и Чехова). Художественное и человеческое наследие писателей, вызывающих в такой мере интерес со стороны читателей и зрителей во всем мире (тем более интерес, связанный тесно с высокой мерой эмпатии, читательской и актерской конкретизации и «личного отождествления» иноязычных, инокультурных реципиентов с судьбой своих героев), ошибочно подвергать сомнению или даже ироническому преуменьшению. Их художественный труд со временем стал неотделимой составной частью сокровищницы мировой культуры и ценным вкладом подлинной, национальной (в данном случае русской) культуры в мировую культуру. Пражская чеховская конференция, на мой взгляд, подтвердила, что русский писатель А.П.Чехов все еще способен сверхвременно обращаться к человечеству и во время наших горьких «катарсисов» в начале третьего тысячелетия
В свою очередь П.Тейт дает свой ответ на вопрос: в чем же состоит успешность пьес Чехова в мире? Только лишь в изображении «современного театра любви», чувства, свойственного для всех культур и народов? Драматургия Чехова современна; она балансирует на грани модернизма и постмодернизма. «В то время, как модернизм направлен на поиск Другого в пустоте, таким образом превращая диалог в средство психологического откровения героя (пьесы Г.Ибсена), то постмодернизм отказывается от какой-либо завершенности, идя по пути деконструктивного анализа текста». (Geis, Deborah. Postmodern Theatrics. Ann Arbor: The University of Michigan Press, 1993. P. 2).Да, герои Чехова, стремясь к любви, пытаются найти идеального Другого. Однако эмоции и настроения, открытость чеховского диалога оставляют ощущение скорее неуверенности и знака вопроса, нежели чем завершенности. Возможно, в этом состоит еще один ответ столь огромного количества разных версий и адаптаций драматургии Чехова.

1.2. Проблемы постмодернистского чеховедения в России

Насколько убедительны эти новые концепции?
Во-первых, приходит осознание того, что время Чехова – рубеж ХIХ–ХХ вв. – во многом перекликается с той ситуацией, которую переживает Россия на рубеже ХХ–ХХI вв. Тот же хаос, крушение старых ценностей, ожидание и опасение перемен – все то, что постмодернистская философия определяет как «постмодернистскую чувствительность», «эпистемологическую неуверенность» с их релятивизмом, иронией и т.д. Чехов великолепно отразил все эти особенности своего времени и уже поэтому должен быть нам близок и понятен.
Во-вторых, по-новому стали воспринимать и самого Чехова, его сложный внутренний мир, его мировоззрение. Для одного из самых проницательных чеховедов А.П. Чудакова основополагающим для понимания жизненной и творческой позиции Чехова стало его следующее высказывание: «Между “есть бог” и “нет бога” лежит огромное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец». Чудаков называет Чехова человеком поля и пишет: «Человек поля абсолютно свободен относительно всяких идеологических вех и границ: он может подходить к ним, удаляться от них в непредсказуемую сторону. Чехов в разные периоды своей жизни был ближе то к одной, то к другой полюсной позиции поля, но никогда настолько, чтобы с ней отождествиться и перестать быть человеком поля. Ситуация человека поля и образ ее творца оказались непривычными для русской литературы, долго не понимаемыми критиками и не вполне раскрытыми до сих пор» .
Эти не до конца понятые и не вполне раскрытые особенности личности творца и его творчества и стремятся раскрыть чеховеды конца ХХ– начала ХХI в. Если ранее самой известной была фраза Чехова о том, как молодой человек по каплям выдавливал из себя раба, то теперь в центре внимания оказалось его кредо, изложенное в письме к Плещееву в 1888 г.: «Я хотел бы быть свободным художником – и только. Мое святая святых – это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода, свобода от силы и лжи, в чем бы последние две ни выражались».
Именно сейчас, в постмодернистской ситуации, когда свобода мысли стала главной, если не единственной, подлинной ценностью, многие поняли и приняли свободу Чехова как его «святая святых». Обостряется и осознание того, что, несмотря на все усилия и достижения, современная наука так и не может ответить на главные, «вечные вопросы» и загадки бытия: что такое жизнь, что такое человек и какова его цель пребывания на земле. Эти экзистенциальные вопросы всегда волновали Чехова. Незадолго до смерти он пишет жене: «Ты спрашиваешь, что такое жизнь? Это все равно, что спросить, что такое морковка? Морковка есть морковка, и больше ничего неизвестно» (Там же, т.12, с. 93). Бытие остается непознаваемым, непостигаемым. Именно так – «Непостигаемое бытие» – назвал свою книгу о Чехове Р. Лапушин. Он обращается к глубинным основаниям чеховской трагедийной философии и утверждает, что страх, одиночество, разочарование, которые сопровождают героев Чехова, проистекают из самой сущности непостигаемого бытия, в равной степени не поддающегося ни пессимистическому, ни оптимистическому истолкованию. Книге Лапушина дал высокую оценку А. Чудаков: «Небольшая книжка Лапушина – существенный вклад в набирающее силу в последние годы более сложное и объемное понимание Чехова как писателя философски трагедийного, предощущавшего и предвосхитившего неразрешимые – ни в общем нашем с ним веке, ни, видимо, в каком-либо другом – коллизии человеческой жизни и мысли».
Другой представитель постмодернистского литературоведения, А. Щербенок, уже вполне осознанно использующий такой принцип анализа, как деконструкция, и опирающийся на идеи теоретика постмодернистской психологии Ж. Лакана, сопоставлет рассказ В.В. Набокова «Ужас» с рассказом А.П. Чехова «Страх» и приходит к выводу, что Чехов раскрыл более глубоко и всеобъемлюще чувство страха у своего героя, более глубоко исследовал его истоки и оказался более последовательным постмодернистом, чем Набоков. Как и у Набокова, страх связывается здесь с непониманием мира, однако непонимание здесь другое: «Если для рассказчика набоковского “Ужаса” бессмысленность и непредставимость означали несовпадение реальности с воображаемым представлением о ней, то для Дмитрия Петровича непонятность соответствует невозможности включения реальности в смыслопорождаюшую символическую структуру. Героя страшит невозможность отделить правду от лжи в своей жизни (т. е. отсутствие дискурса, способного их разграничить)».
Далее всех в постмодернистском осмыслении творчества Чехова продвинулся А.Д. Степанов в труде «Проблемы коммуникации у Чехова» (2005). Степанова интересует прежде всего отношение имплицитного автора к возможностям коммуникации. Проанализировав ряд произведений («Дуэль», «Учитель словесности», «Моя жизнь», «На пути», «Чай– ка», «Три сестры»), он делает вывод, что, несмотря на веру самого Чехова в науку, прогресс и факты, информационный дискурс в его творчестве никогда не бывает полностью позитивным. Носители информационного дискурса почти всегда подвергаются этической или эстетической дискредитации, наделяются этической или эстетической глухотой; информационный дискурс иногда является вынужденным (допрос или свидетельство). Даже если факты восстанавливаются верно, то их неверно понимают или сам говорящий, или те, кто его слушают. Иногда, особенно в ранних рассказах, проявляется еще одна особенность информационных дискурсов: они часто оказываются абсурдными или предельно неуместными, что создает комический эффект. «В этой позиции нет утверждения, что истина недостижима или что к ней не надо стремиться, но в ней нет и уверенности в доступности непротиворечивого, полного, гармонично воплотившего все стороны человеческого опыта знания. Чехов-художник испытывает недоверие к человеческому познанию», – пишет Степанов.
Стремясь глубже понять и объяснить подобную позицию Чехова, исследователь привлекает на помощь такую современную науку, как семиотика, и обращается к аспектам, препятствующим познанию. «Существует глобальная чеховская тема, которую можно назвать старение – стирание знака. Самые разнородные знаки – слова, жесты, поступки, картины, фотографии и т.д. – в чеховских текстах постоянно обессмысливаются», – утверждает Степанов. Происходит это самопроизвольно, просто с течением времени. Так, в «Скучной истории» Николай Степанович «по старой привычке» целует пальцы дочери, приговаривая «сливочный, фисташковый, лимонный», но при этом чувствует себя «холодным, как мороженое», и думает о своем. В «Нахлебниках» мещанин Зотов каждый день молится, поминая длинный ряд имен: «Кому принадлежат эти имена, он давно забыл и поминает только по привычке». Чеховский парадокс состоит в том, что субъект стремится сохранить, заморозить смыслы, которые он наделяет повышенной значимостью, но само это стремление ведет к автоматизации и утрате смысла. Чехов, по мнению Степанова, отказывается от каких бы то ни было бинарных оппозиций, отрицает бинарную логику, что способствует неоднозначному прочтению его текстов. Множественность неуловимых коннотаций обеспечивает разнообразие расходящихся интерпретаций, возможность прямо противоположных оценок, не позволяет читателю акцентировать только одну точку зрения: «В произведениях Чехова, особенно поздних, заложена некая сопротивляемость интерпретации как процессу перевода и упорядочивания, они амбивалентны и парадоксальны в каждом атоме своей коммуникативной структуры и потому не допускают безусловных оценок происходящего», – делает вывод исследователь. Степанов анализирует рассказ «Архиерей» и убедительно подтверждает справедливость своих рассуждений. В рассказе Чехова контакт (связь с другими людьми, взаимопонимание) и отчуждение не могут восприниматься как оппозиция: контакт оказывается либо странным, непонятным, едва отличимым от отчуждения (с паствой), либо «голым» контактом без содержания, обесцененным, не гарантирующим взаимопонимание, как в разговорах с о. Сисоем, либо проблеском понимания – неполным и скоропреходящим, как в предсмертной сцене с матерью: «Текст Чехова не принимает на веру позитивных коннотаций, которыми наделено слово “контакт” в языке, и фактически разрушает строгое противопоставление его отчуждению» (Там же, с. 348). Столь же убедительно снимаются другие оппозиции: прошлое и настоящее, счастье и несчастье, понимание и непонимание – хотя бы потому, что сопровождаются бесчисленным повторением таких слов, как «казалось», «представлялось», «похоже было», «как будто» и т. п.
«Чеховский рассказ,? вероятно, можно читать только как парадоксальную притчу о разных ступенях непонимания: неразвитый подросток, не понимающий жизни вокруг себя, но слепо верующий; ученый и первосвященник, потерявший связь с людьми, не понимающий, почему прошлое кажется лучше, чем оно было; умирающий, который не понимает уже ничего, но которому кажется, что он свободен и может идти, куда угодно» пишет Степанов в заключении своего анализа «Архиерея» (Там же с. 358). В этом мире возможны проблески счастья или контакта, но в нем нет места устойчивому смыслу и безусловной оценке: текст сопротивляется интерпретации и потому у одних вызывает чувство освобождения от диктата, а у других – ощущение хаотичности мира и крайнюю степень отчаяния. Многое в этом постмодернистском анализе чеховского текста весьма убедительно раскрывает новые аспекты и объясняет возможность противоположных интерпретаций. Главное при таком подходе – не впадать в догматизм, избегать излишне радикальных и однозначных выводов, не следовать теории, пренебрегая смыслом самого художественного текста. Все эти ошибки, на наш взгляд, допускает Степанов в статье «Исток случайного у Чехова». Исследователь предлагает оставить в стороне историю и социологию и нащупать исток чеховской случайности с помощью психоаналитического метода Фрейда-Лакана. В статье анализируется всего один рассказ Чехова – «Гриша» (1886), рассказ о мальчике, которому нет еще и трех лет и который впервые оказался с няней на улице. Конечно, для такой ситуации психоаналитический метод великолепно подходит, но вряд ли можно распространять выводы, которые сделаны на основе анализа этого рассказа, на все творчество Чехова: «Как нам представляется, у Чехова действует почти строгий закон: любой предмет, процесс или система, имеющие цель и функцию, в чеховском мире этой цели не достигают, а функции не выполняют» [4, с. 271]. Сам Степанов прекрасно понимает, что «эти чеховские темы можно посчитать частью реалистической критики дурного социального устройства» (Там же), но его больше интересует внесоциальная специфика, хотя даже в этом небольшом рассказе, где очень тонко раскрываются психология маленького ребенка, сложный процесс его вхождения в жизнь, овладение языком и т.д., Чехов не забывает и о социальных проблемах. Ведь многие сложности возникают потому, что у Гриши дурная нянька, она не заботится о ребенке, ничего ему не объясняет, вместо прогулки ведет в гости к знакомой кухарке, которая, когда ребенок просит пить, дает отхлебнуть из своей рюмки с водкой. Но на эти детали Степанов внимания не обращает. Не удалось пока Степанову ответить и на такой сложный вопрос: что же ищут постмодернисты у Чехова? В статье «Чехов и постмодерн» он тоже анализирует единственное произведение – пьесу Б. Акунина «Чайка» – и делает верный вывод для этого частного случая: «Новые идеи не вводятся в текст, они возникают из старых интерпретаций. Все это старо, банально, условно, мелодраматично» \. Но и это умозаключение нельзя распространять на весь постмодернизм как художественное явление. Можно сделать вывод, что взгляд на Чехова сквозь призму постмодернистского литературоведения помогает по-новому понять многие особенности его мировоззрения и творчества, помогает увидеть в Чехове нашего современника. Но догматизм в этом случае совершенно недопустим. Этому противостоит и сам Чехов с его неприятием догм, непререкаемых авторитетов, уверенности в своей абсолютной правоте. Прав Чудаков, утверждая: «Догматично у Чехова только одно – осуждение догматичности».
Глава 2. Анализ современных прочтений и постановок «Иванова»

2.1. Анализ пьесы «Иванов» в аспекте связи классического произведения с современностью

«Незаурядный», «оригинальный», «необыкновенный» – эпитеты, которыми наделяют Платонова в юношеской пьесе. К моменту создания «Иванова

Заказать эту работу прямо сейчас
Посмотреть другие готовые работы по предмету ЛИТЕРАТУРА